По материалам лекции «Гейша в контексте японской культуры»
Автор — японист, гид-переводчик Сабина Гашимова
Первым произведением русской литературы, которое было переведено и опубликовано в Японии, была повесть Пушкина «Капитанская дочка», и было это в 1883 году. Границы государства медленно открывались: с 1630х гг. до до середины 19-го века Япония была закрыта для иностранцев. Страна ушла в добровольную изоляцию, чтобы сохранить свой культурный код и избежать угрозы колонизации. Именно так японцам удалось сформировать и укрепить свою самобытность, за пару веков было создано все, чем Япония сейчас знаменита в мире и что составляет ее уникальность: гейши, Мацуо Басё, каллиграфия, шелк, бумага. Однако, постепенно связи с внешним миром восстанавливались, в Японию стали приплывать экспедиции, и в числе первых была экспедиция русского адмирала Путятина. На одном из русских кораблей и «приплыла» книга Пушкина. Выпускник православной семинарии Такасу Дзискэ выбрал для перевода на японский повесть Пушкина «Капитанская дочка».
Книга вышла на японском под названием «Касин тёсироку» («Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России») Перевод был очень далек от оригинала, но японцы приняли его с большим восторгам. Россия была загадочной, неизвестной страной, японцы плохо знали, как выглядя русские, что они носят, какая у них природа. Зато хорошо знали англичан – торговые связи с Англией развивались быстро. Через три года вышло второе издание «Капитанской дочки». Перевод был тот же самый, но, учитывая тогдашнюю популярность всего английского, Такасу Дзискэ переиначил имена героев: Гринев превратился в Джона Смита, Швабрин — в Дантона, а Маша — в Мари. Книга стала называться «Сумису Мари-но дэн» («Жизнь Смита и Мари») и предварялась словами: «Любовная история в России». Иллюстрации в обоих изданиях были одинаковые и принадлежали известному в период Мэйдзи художнику Цукиока Ёситоси.
Давайте вспомним, как описывает своих героев Пушкин: Маша Миронова — девушка «лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши». Петруша Гринев, ее ровесник, офицер русской армии, носил мундир и парик с косичкой сзади. Пугачев «был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч», «в черной бороде его показывалась проседь», «волосы были обстрижены в кружок». В иллюстрациях Ёситоси Маша Миронова выглядит как красотка Утамаро, а Гринев — матерым французским генералом с орденами и лентой через плечо. Пугачев похож на негра с выпяченной нижней губой и курчавыми, коротко остриженными волосами. Возница в эпизоде встречи Гринева и Пугачева оказался в цилиндре. Убранство столовой в доме капитана Миронова (где изображен он сам с дочерью и Гриневым) выдержано в чинном английском стиле. А императрица Екатерина с лицом японки читает под пальмой прошение Маши Мироновой о помиловании Гринева.
Этот перевод «Капитанской дочки» в начале 1900-х годов попал в Россию и был опубликован в 29м номере журнале «Нива». Весь Петербург лежал от хохота, читая японскую версию знакомой повести. А Екатерину Вторую стали в шутку называть «Екатерина Японская».
В наши дни перевод, изданный в 1883 году, составляет величайшую библиографическую редкость.
Произведения Пушкина имели огромный успех у японцев. Именно с него началась эра русской литературы в Японии. Позже пришли книги Толстого, Достоевского, Чехова, но Пушкин навсегда остался «солнцем» и для японских читателей.
Самый большой вклад в судьбу русской словесности в Японии сделала Варвара Дмитриевна Бубнова. По материнской линии она происходила из семьи Вульфов, тех самых тригорских Вульфов, с которыми был дружен Пушкин. Великий поэт был почти членом семьи для Бубновой, она росла среди историй о нем, среди его портретов. По ее воспоминаниям, в доме всегда «жила его великая тень». Деду Варвары Николаю Ивановичу Вульфу, в юности случилось увидеть, как Пушкин, лежа на диване, что-то писал, держа тетрадь на согнутых коленях. Легенда эта передавалась из уст в уста. Варвара еще застала в живых сестру Николая Ивановича — Екатерину Ивановну Вульф, в замужестве Гладкову, которую в письмах Пушкин шутливо-язвительно называл Минервой.
В имении Вульфов — Берново — в книжных шкафах хранились экземпляры прижизненных изданий Пушкина и номера его «Современника». Парк, окружающий дом, тоже был полон воспоминаний о Пушкине. Одна из боковых аллей вела к насыпной горке с романтическим названием Парнас, на вершине которой росла могучая сосна, — под ней, по семейным преданиям, любил отдыхать Пушкин. На одной из берез можно было еще разобрать стихи, что вырезал Пушкин: «Прости навек! Как страшно это слово!» На реке Тьме (Пушкин писал о береге этой реки: «Берег, милый для меня») был омут, где, по местной легенде, утопилась от несчастной любви дочь мельника, — отзвук этой легенды слышен в «Русалке».
В Берново Варвара Дмитриевна начала рисовать свои первые этюды, что определило ее профессиональный выбор – она поступила в петербургскую Императорскую академию художеств, после переехала в Москву.
В 1918 году сестра Бубновой, Анна, вышла замуж за японца, Варвара отправилась к ней — как она тогда думала, ненадолго. И осталась в Японии на 36 лет. Она работала в университете Васэда (это самый известный университет в Японии) и создала мощную кафедру пушкинистики. Сейчас это ведущая кафедра в Японии по русской словесности.
Бубнова переводит и иллюстрирует Пушкина, делает замечательные литографии и воспитывает целую плеяду одаренных переводчиков. В Японии издаются «Каменный гость», «Моцар и Сальери», «Евгений Онегин». К столетию со дня смерти Пушкина в 1937 году выходит потрясающее коллекционное издание «Пиковой дамы» с иллюстрациями Бубновой.
Переводить стихи всегда непросто. Но переводить Пушкина на японский – задача сложнейшая, особенно онегинский ямб.
Давайте вместе прочитаем одно из самых известных четверостиший Пушкина так, как прочитает и поймет его японец.
Мне не забыть тот прекрасный миг,
Мимолетное видение как,
Чистой красоты дух как,
Ты передо мной явилась в тот момент.
Пушкина нужно не только перевести, его нужно прожить, прочувствовать. Инада Садао – переводчик, который переводил Пушкина, в том числе — «Евгения Онегина». Он переводил роман в стихах долго, сперва ничего не получалось, Садао никак не мог ухватить «дух» текста. На полях черновиков он записывал свои переживания о работе в хайку.
Стихи перевожу,
И чем короче песня любви,
Тем глубже след, оставленный в душе.
В середине поэмы, в самый тяжелый период:
Забыв еду, и сон, и возраст
До поздней ночи бьюсь над переводом.
Вдруг закружилась голова.
Едва не потеряв сознание, жену позвал.
Наконец, перевод был завершен. Садао ликовал: ему удалось воссоздать атмосферу пушкинского слога на родном языке.
Как я усердствовал, трудясь,
В разгар того чарующего лета,
Когда его стихи переводил.
И вот награда: толстый том в руке.
А вот еще одна удивительная история: Наруми Кандзо – японский словист, приезжал в СССР, встречался с Ахматовой, был завсегдатаем букинистического магазина на Литейном. Он собрал огромную библиотеку пушкинских изданий. Когда Канзо умирал, он позвал жену и попросил ее записать его последние слова:
«О, Пушкин! О, Александр Сергеевич! Как прекрасны ваши стихи «Я помню чудное мгновенье..» Я тоже помню чудное мгновенье, когда у букиниста увидел прижизненное издание романа в стихах. О, Александр Сергеевич! 45 лет забыть не могу той трепетной встречи. Прощайте».
Вот такое потрясающее отношение к Пушкину в Японии. Страна восходящего солнца бережно хранит наследие Солнца русской поэзии, обогащает его своей культурой, философией, мировоззрением, дарит текстам Пушкина новое звучание.
Лекцию Сабины Гашимовой о японской культуре, о феномене гейш и об удивительных национальных традициях вы можете посмотреть на ютуб-канале ПушкинРядом
